«Счастье — это когда все дома». За такой нехитрой максимой скрывается глубокая травма целой нации. Люди привыкли измерять счастье числом и крепостью социальных связей: семейных, дружеских, рабочих. Слово «одиночество» для любого советского человека, кроме, вероятно, прибалтов, звучит как приговор или тяжелый диагноз. Почему даже временное одиночество считается в нашей культуре трагедией?
Одинокий человек в нашей культуре безусловно признается несчастным, нелюдимый — ненормальным. Человек, у которого мало друзей или вовсе нет потребности в дружеских отношениях, считается неполноценным. Человек без семьи — несостоявшимся. Потому что счастье — в людях.
В ряде стран общей постсоветской культуры есть одна большая и по-настоящему страшная проблема: люди не знают, что им самим с собой делать. Возьмите среднего обычного человека. Какого-нибудь менеджера по доставке окон, учительницу или продавца косметики. Оставьте человека наедине с собой — он начнет нервничать. Психологи разных стран постоянно проводят опыты по исследованию одиночества: помещают людей в закрытые комнаты на день, неделю или месяц. Кто-то изнемогает от скуки, кто-то сходит с ума в закрытом пространстве, а кто-то прекрасно может прожить в одиночестве и полгода. Русскоязычная аудитория реагирует на такие эксперименты как на проявление подвига. Потому что просидеть один на один с собой хотя бы неделю — это для них именно подвиг.
Нашим людям самим с собой неинтересно. Поэтому при слове «счастье» им рисуются большая семья, круглый обеденный стол и десятки преданнейших друзей, которые созваниваются с ними каждый вечер и встречаются каждые выходные.
В нашей стране большинство людей серьезно искалечены опытом коллективной жизни. До 2000-х годов, когда отдельные квартиры действительно стали массово доступны, люди у нас жили скученно. Сначала — в избе вдесятером. Потом — в бараках. Оттуда перебрались в общежития и коммуналки. Сегодняшние студенты-младшекурсники — первое поколение, не жившее в тесноте. У многих из этих детей с рождения была своя комната, тогда как у тридцатилетних в детстве не было порой даже своей полки в шкафу. Поэтому среди тех, кто лишь чуть-чуть старше двадцати, очень много интровертов, любящих уединение, путешествующих в одиночку. Они не спешат жениться, не ходят постоянно в гости, не берут в музеях экскурсии. Им самим с собой интересно.
А вот для более старшего поколения нет тяжелей муки, чем остаться в одиночестве. Если человек возраста 25+ попадает в больницу, он как бы вываливается из парадигмы успешности. Аппендицит, тяжелая беременность или перелом позвоночника страшны для них не столько последствиями для здоровья, сколько вынужденной изоляцией от родного коллектива: семьи, друзей, работы. Человек, попавший в нашу больницу, обескуражен. Он напоминает пингвина, потерявшего высиживаемое яйцо. Едва придя в сознание после наркоза или болевого шока, пациент хватается за телефон и начинает обзванивать всех близких. Стандартный день в любом стационаре в нашей стране начинается с обзвона мужей, жен, детей — это делается сразу после утренней сдачи анализов. В семь утра мужчины и женщины звонят домой. Они не могут даже потерпеть до завтрака, им нужно как можно быстрее убедиться в сохранности социальных связей. Поэтому они названивают сначала мужьям и женам, детям, родителям. После мам и пап идут в ход братья, сестры, дяди, тети. Затем — друзья, после них — коллеги. В девять утра обзвон заходит на второй круг. Если вдруг человеку некому постоянно звонить из больницы, он весь день болтает с соседями. Гам в палатах стоит невероятный. Люди боятся замолчать даже на минуту: они либо спят, либо говорят. Потому что решительно не знают, чем еще себя занять.
Именно в неумении находиться наедине с собой скрывается главная причина представления о счастье как о социальной категории.
Наши люди, особенно женщины, мало читают. Они не могут даже вязать в тишине или разгадывать кроссворды — им нужен шумовой фон. Две недели на больничной койке для них испытание, в ходе которого они сами с собой сталкиваются лбами.
Недавно была новость: в Тюмени в больницу попала пожилая женщина из Канады. Ей стало плохо в самолете, на международном рейсе, аккурат над Тюменью. Весь город обсуждал, что бы приятного сделать иностранке, дабы она не грустила в больнице, ведь ей там совсем не с кем было поговорить. А женщина лежала спокойно и горя не знала: читала, рисовала, сочиняла стихи. И, вероятно, совершенно не понимала, зачем к ней рвутся толпы чужих людей с воздушными шарами и печеньем. Потому что она выросла в другой стране. В большом доме с отдельной комнатой и с расстоянием от ближайших соседей в одну милю.
А наши люди? Представьте, что человек родился в общежитии. Первые два года он вообще жил в комнате на две семьи, у него не было даже своего угла на кровати. Потом он переехал в коммуналку с ванной на кухне. Из коммуналки — в отдельную трехкомнатную квартиру, но вместе с родителями, бабушкой и дедушкой. Женился, привел жену в свою комнату. Родил сына: вот они уже втроем в одной комнате, а в соседних — родня. На работу он ездил в туго набитых вагонах метро. В инженерном институте сидел в одном помещении еще с тридцатью коллегами. В выходные ездил в гости, на хоккей или всей семьей на дачу. В отпуск — с женой и ребенком на море. В санаторий раз в жизни вырвался один, но там номер — на четверых. Наш человек на протяжении многих десятков лет никогда и нигде не оставался наедине с собой, даже в уборной его все время подгоняли. И тут он неожиданно попадает, например, в больницу: шок, стресс. Что ему с собой делать? Он не понимает, чего хочет. Не знает, что больше любит. Ему в жизни просто некогда было себя изучать, знакомиться с собой, прислушиваться к себе. Вся его жизнь была полна чужих голосов. Поэтому он в больничной палате очень боится остаться в тишине.
И дома не терпит тишины. Раньше у всех днями играло радио. Засыпали с отбоем, просыпались с «Пионерской зорькой». Теперь постоянно включен телевизор. Значение телевизора для нашего человека психологи и социологи недооценивают. Телеканалы с музыкой или рецептами слушают нон-стоп не для развлечения — это иллюзия общения. В кафе, столовых в России и во всех странах-соседях, как правило, играет музыка и нередко включен телевизор с не обременяющей сознание картинкой. В итальянских или французских ресторанах наших туристов поражает отсутствие музыки, и тем более живой музыки. А итальянцы удивляются такому удивлению: как это — почему нет музыки? Она ведь мешает думать, общаться. А наш человек, наоборот, готов доплачивать, лишь бы оттянуть момент, когда ему придется общаться самому с собой.
И чем старше у нас люди, тем тяжелее им без общества. Очень многие пенсионеры и без всякой реформы готовы работать до старости. Потому что дети уже разъехались, муж нередко к 55 умер. Подруги состарились и все реже заходят в гости. Что человеку делать одному? Хорошо, если есть внуки, которых нужно нянчить, водить на кружки и в садик. А если внуков нет, чем себя занять? Наши люди хотят начать получать пенсию раньше, но уходить на покой почти никто не хочет. Потому что на этом покое, наедине с собой, им страшно. Пенсионеры у нас после увольнения начинают тосковать, падать духом. Самый распространенный их вопрос: «Чем мне заняться?» Пожилые люди вступают в экстравагантные секты, осваивают невероятные хобби. Одна женщина жила в глухом заброшенном поселке рядом с парашютным клубом. И на пенсии записалась туда — все же лучше, чем одной сидеть. Хоть тушкой, как говорится, хоть пугалом, хоть с парашютом в бездну, лишь бы в коллективе. По этой же причине они любят ходить по больницам: у кабинетов эндокринолога или офтальмолога регулярно сколачиваются настоящие клубы — люди приходят не сахар или глазное давление измерить, а пообщаться. Общение даже с чужим человеком делает их счастливее.
У западных пенсионеров такого нет. Старушки в США, Великобритании или даже Японии, которую принято считать торжеством корпоративной культуры, с нетерпением ждут пенсии, чтобы заняться собой, путешествовать, учить языки, читать или вышивать крестиком. Пенсия для них — время, когда они наконец могут пожить в свое удовольствие. Потому что к 60–65 годам они точно знают, чего хотят и в чем для них удовольствие. А наши люди, как правило, не знают.
Спросите любого нашего пожилого человека, что он хочет лично для себя, — далеко не все найдутся, как ответить. Многие назовут дежурные и уже набившие всем оскомину ценности: лишь бы не было войны, лишь бы все были здоровы, сыты... И только единицы скажут вполне конкретно: хочу, например, поехать в Латинскую Америку, освоить мокрое валяние или выучить французский язык. Оттого новости о пожилых путешественниках или женщинах, в 60 лет пришедших в фитнес-клуб, вызывают в нашей стране шквал смеха и удивления.
Одиночество для наших стариков — несчастье. Интернет полон странных картинок и телесюжетов: вот живет где-нибудь в Иванове старушка, у нее хорошая квартира, большой плазменный телевизор и новая дубленка. Дети ее в Москве, посылают оттуда денег и раз в месяц приезжают в гости. У нее есть подруги, которые тоже давно состарились, много болеют и, конечно, уже не ходят друг к другу, не поют в хоре, а только по вечерам перезваниваются. Но старушка несчастна. Местный департамент соцразвития отправляет к ней работника — просто подбодрить, поговорить, узнать, как дела. Волонтеры благотворительной организации каждую неделю ходят к старушке и устраивают ей походы в кино, театр, поездки на теплоходе. С такими же пенсионерами. На городском форуме волонтеры набирают себе помощников, которые по графику ходят общаться с пожилыми людьми.
Почему-то пенсионеры без интенсивного общения несчастны. Как будто это какие-то энергетические вампиры. Старики могут быть бодры, веселы и вполне здоровы, но их все равно жалеют, ведь родственники к ним приезжают всего лишь раз в месяц. Женщина после родов сидит в декрете — подруги над ней рыдают, ведь она не ходит больше в клубы, в кафе, в кино, не принимает гостей. Какое несчастье!
А возьмите в пример деревенских жителей. Все, кто мог, уехали. И далеко не всегда люди убегают в город за хорошей работой или образованием. Многие, наоборот, с отъездом из села теряют в качестве жизни. Но зато они все время с людьми. В деревнях ведь живут куда более обособленно, чем в городе. Здесь меньше друзей и не всегда есть хотя бы соседи. Если спросить бывшего деревенского, вернется ли он на родную землю, тот почти со стопроцентной вероятностью ответит, что ему в деревне скучно. А в городе, стало быть, весело. Потому что в городе много людей.
Сегодня в нашей стране по интенсивности социальных контактов оценивают не только счастье человека, но и его качество. Мало друзей, не перезваниваешься с ними каждый день — ты некачественный. Многие наверняка даже скажут, что тот, у кого мало друзей и кто не ходит на все семейные праздники, плохой человек, потому что хороший умеет дружить.
У нас в резюме люди до сих пор указывают в списке своих достоинств: «Общительный, много друзей». Попробуй напиши: «Интроверт, друзей нет, люблю одиночество». Во-первых, в отделе кадров не поймут, зачем ты это указал, во-вторых, предпочтут с таким кандидатом не связываться — вряд ли у нормального человека нет друзей и, уж конечно, этот человек глубоко несчастен. Зачем им такой на работе?
Знакомясь на вечеринке или на свидании, люди часто просят друг друга: «Расскажи про своих друзей». Потому что желание узнать о друзьях приравнивается к некоторому шагу в сторону большей интимности. Но представьте, что на первом-втором свидании мужчина вдруг ответит серьезно: «А у меня нет друзей, как-то, знаешь ли, не испытываю потребности в регулярных связях и вообще не умею дружить, мне жаль на встречи с друзьями времени». От него, вероятно, поклонницы разбегутся в стороны. На всякий случай. Потому что к женщине-домоседке относятся еще с некоторым пониманием — она ведь посвящает себя семье и мужу, но мужчину без друзей считают ненормальным. И очень несчастным.
Понятие счастья в нашей культуре не связано с вопросом самореализации, душевного покоя, умиротворения. Спросите американца или француза, что такое счастье, — он наверняка ответит, что счастлив тот, кто нашел себя, добился своей мечты и научился спокойно смотреть на закат, сидя на веранде собственного дома и потягивая неторопливо красное вино. А наш человек обязательно скажет, что счастье — это когда рядом с тобой твоя семья и друзья, когда все живы, здоровы и собираются вместе. Семья при этом обязательно должна быть большая, а друзей много. Что касается самореализации, мечты и красивого заката, то это уже опции дополнительные.
От редакции
Часто страх одиночества толкает людей в деструктивные отношения. Социальный психолог, педагог, магистр Александр Бэнэреску проанализировал пять способов построения разрушительного союза: https://psy.systems/post/pyat-vrednyx-sovetov-kak-okazatsya-v-destruktivnyx-otnosheniax.
«Жить в одиночестве и быть по-настоящему одиноким — очень разные понятия», — считает американский социолог Эрик Кляйненберг. Мы прочли его книгу «Жизнь соло. Новая социальная реальность» и сделали саммари ключевых идей: https://psy.systems/post/erik-klyajnenberg-zhizn-solo.
Существует мнение, что интроверты — люди необщительные, старающиеся избегать любых контактов. Но так ли это на самом деле? Разобраться поможет статья типировщика Надежды Дубоносовой: https://psy.systems/post/shest-mifov-ob-introvertax.
