Все, что я знаю о бодипозитиве, — что это тема пабликов, на которые подписана моя дочь. А совсем недавно она была подписана на Типичную Анорексичку и чуть не умерла худеючи. А еще до этого она была радостным толстощеким ребенком, не знавшим ни первого слова, ни второго. Теперь она изучает психологию, и она единственная на курсе, кто сумел внятно ответить, почему она выбрала эту профессию. Она сказала: я хочу спасать девочек от ненависти к своему телу. Я сама через это прошла, сказала она, и я хочу помочь другим, и, мне кажется, я могу.
Анорексия — это крайняя степень ненависти к собственному телу, это война на уничтожение. Есть степени менее очевидные, когда о жизни и смерти речи, казалось бы, не идет. Это даже называется разными хорошими словами вроде «следит за собой» и «не распускается». Но если вслушаться, в этих словах закодировано то же самое — отношение к своему телу как к врагу, которого надо держать в страхе или как минимум в узде. Если уж врага нельзя истребить, его следует поработить — обезоружить, лишить воли, отказать в идентичности, подогнать под свой стандарт. С учетом того нюанса, что врагом выступает собственное тело, то есть земное воплощение собственного Я. Это война между Я и Я, где одно Я держит другое Я в цепях, ненавидит его и боится.
И если то Я, которое в цепях, — это земная, природная, животная составляющая, греховная по своей сути, — вечно норовит пожрать и отрастить толстые бока, то подразумевается, видимо, что второе, победительное Я — духовной природы, презирает скотские замашки первого и тащит его к свету и в жизнь вечную путем обуздания нечистых порывов.
В случае клинической анорексии все примерно так и есть — клиент желает отрешиться от земного и нечистого себя и перевоплотиться в бестелесное нечто, стерильное по определению. Это, может, еще не расщепление, но уже где-то рядом, недаром анорексия признана заболеванием психотического регистра, а не просто «это нервы, пустырничка попейте». Это растянутое во времени самоубийство, оттого что субличности не поладили между собой и сцепились, как барс и Мцыри.
С обычными женщинами на первый взгляд ничего такого не происходит. Они адекватны, нормально социализированы и не оперируют такими понятиями, как земное и небесное, ни в какой кодировке. Но к своему телу они тоже относятся как к ползучему диверсанту, не ждут от него ничего, кроме саботажа, стыдятся его и запирают в темный чулан как умеют.
Если их спросить, чем их не устраивают размер L и пятый номер бюста, они первым делом станут рассуждать о сексуальной привлекательности. Мол, кому они нужны с такой задницей и кто на них посмотрит. Никакие здравые аргументы здесь не действуют; каждая из них видела задорных толстух, от которых мужчины сходят с ума, и каждая вторая с такой толстухой знакома и в курсе ее востребованности, и ни одну из них это не утешает. Из чего мы делаем вывод, что дело не в востребованности как таковой, дело скорее в идентичности. Они не хотят быть желанны, как эта пухлая мадам, они не хотят с ней отождествляться — они хотят быть желанны как инстаграм-модель и идентифицируют себя именно с ней. Секс здесь на самом деле вообще ни при чем, и когда эти женщины говорят, что желают быть красивыми и худыми не для мужиков и даже не для других женщин, а для себя, — они вообще-то говорят правду. Они хотят вписаться в ту идентичность, которая им кажется единственно верной. Это история не про сексуальное, а про социальное.
Во все времена телесные стандарты были привязаны к сословию и были частью социального портрета. Крестьянин ценил в бабе краснощекость и крутобокость, потому что в его понятиях символом благополучия служили полные закрома в прямом и переносном смысле — «у моей милашки ляжки — сорок восемь десятин». У обеспеченного класса достаток измерялся не в окороках, а в более крупных и все более виртуальных единицах — сперва в замках, потом в акциях, поэтому женской красоте не требовалось символизировать изобилие; графине, чтобы слыть красавицей, полагалось быть изящной и воздушной, далекой от всего земного и мясного.
Никого эти двойные стандарты не напрягали, потому что в пределах каждой страты они не были двойными. Ни одна дородная мельничиха не страдала и не отказывалась от еды оттого, что она не так бледна и грациозна, как ее госпожа. Ни одна графская дочь не убивалась, что ее замуж не возьмут по причине худосочия и ледащести. Мельничиха была красоткой у себя в деревне, графиня — у себя в замке. Их интересы не пересекались, их внешность оценивали разные люди по разной шкале. Каждая из них отождествляла себя со своим сословием и прекрасно себя чувствовала в своем теле — с ее социальным портретом было все в порядке.
С наступлением, чтобы не сказать триумфальным шествием городской культуры сословные мембраны несколько размылись. Культурное пространство стало единым для всех, и стандарты красоты тоже несколько... э-э... диффундировали. Когда затянутая в корсет мадам ходит по тем же улицам, что и полногрудая трактирная прислуга — у последней начинают шевелиться в голове идеи не то чтобы социал-демократические, но где-то из области «чем я хуже?». Мужики в таких случаях рано или поздно начинают вешать господ на фонарях. А женщины перенимают фасоны. Уже в позапрошлом веке горожанки простого сословия поголовно носили господское платье, пусть и из дешевой материи. То же касалось и прически, и... э-э... лука в целом. И когда нельзя стало выглядеть как женщина из народа, а нужно стало непременно косплеить обеспеченный класс с его эстетическими шаблонами — тут-то и оказалось, что у некоторых это получается хуже, непохоже получается, природа подвела. Что годилось в хороводе — в оперетте смотрелось как-то не очень.
Тело-то было все то же, просто оно не вписывалось в новую идентичность. Женщина пожелала быть кем-то другим, вообще-то совсем на нее не похожим — и когда не получилось, решила, что она безобразна. Тут же появились институты красоты и всякие припарки, обслуживающие этот невроз. Началась тихая, позиционная война одного Я с другим, реальности с фантазией.
В двадцатом веке эти муки прекрасной дамы в крепком теле ткачихи с поварихой все еще были миру особо не видны. Да, были кинодивы на открытках, были эстрадные звезды, и им подражали. Но подражали все-таки больше в смысле пришить себе такой же воротничок. А не в смысле перевоплотиться, включая такие же зубы и такую же талию. Потому что хоть и масс-культура, хоть и глянец, но все равно каждая понимала — это другой мир, это сказка, пути туда нет. Переворот произошел в 80-х, когда на обложки вместо кинозвезд вышли фотомодели. И вот это была реально подстава. Потому что кинозвезды были откуда-то с другой планеты, а модели — обычные девчонки, которых весь мир обожал за красоту. Тут никаких отмаз уже не было. Она такая же, как я, — значит, я тоже могу быть как она. Да что там могу — обязана.
А если не могу, если у меня ляжки и бока — значит, я плохая, жирная, и безобразная, и никому не нужная.
Потом появились соцсети и добили тех, кто выжил. Там-то уж точно не было ни принцесс крови, ни звезд экрана, ни даже фотомоделей — только реальные женщины с их реальной жизнью (многие подписчики до сих пор так думают), и рядом с ними каждая подписчица, конечно, не годилась никуда.
Все это один и тот же сценарий, одна и та же драма: я плохая, потому что я — это я, а не она. И этот сценарий повторяется по нисходящей. Я некрасивая, потому что я не Вандербильтиха. Я некрасивая, потому что я не Грета Гарбо. Я некрасивая, потому что я не Синди Кроуфорд. Я некрасивая, потому что я не Маша Пупкина из вконтактега. Поэтому я буду худеть, а лучше лягу лицом к стенке и сдохну.
Так вот, бодипозитив — это не про то, что хорошо быть толстой, старой и волосатой. И не про то, что плохо быть юной, стройной и загорелой.
Это про то, что хорошо быть собой. И плохо не хотеть быть собой. Вот и все.
Статья опубликована в апрельском номере «Психологии эффективной жизни».
От редакции
В нас присутствуют два независимых, но переплетающихся Я: одно из них живет, а второе наблюдает за ним и оценивает происходящее, утверждает американский практикующий хирург и психотерапевт Максуэлл Мольц в книге «Я — это Я, или Как стать счастливым». Ключевые идеи автора вы найдете в нашем обзоре: https://psy.systems/post/maksuell-molc-ya-eto-ya.
Даже если проблем с весом у женщины нет, всегда найдется другой враг, например целлюлит. Персональный тренер, инструктор по ЛФК Ольга Куркулина объясняет, чем он опасен и может ли антицеллюлитный массаж стать спасением: https://psy.systems/post/trojnoj-udar-po-cellulity.
Сами того не понимая, мы часто относимся к себе так, как не позволили бы относиться к другому человеку: игнорируем свои нужды, критикуем, ругаем. Как прекратить аутоагрессию, рассказывает психолог Ольга Юрковская: https://psy.systems/post/kak-perestat-otnositsya-k-sebe-xuzhe-chem-k-drugim.
