СПРАВКА
Зигмунд Фрейд (1856–1939), полное имя — Сигизмунд Шлома Фрейд. Австрийский психоаналитик, психиатр и невролог, основатель психоанализа; рассорился с любимым учеником Юнгом из-за нежелания жертвовать своим авторитетом в пользу истины. Написал 24 тома научных работ, многие из которых новые поколения раскритиковали в пух и прах. С фрейдовским открытием «секс — всему голова» соглашаются и спорят до сих пор, и, кажется, до примирения еще далеко.
Мы прочитали для вас книгу Зигмунда Фрейда «Толкование сновидений» и сделали саммари лучших идей: https://psy.systems/post/zigmund-frejd-tolkovanie-snovidenij.
— Господин Фрейд, объясните, пожалуйста, почему мы, симпатизируя друг другу, любя друг друга, одновременно друг друга раздражаем?
— Почти каждая продолжительная интимная эмоциональная связь между двумя людьми, как то брачные отношения, дружба, отношения между родителями и детьми, содержит осадок отвергающих враждебных чувств, которые не доходят до сознания лишь вследствие вытеснения. Это более неприкрыто в случаях, где компаньон не в ладах с другими компаньонами, где каждый подчиненный ворчит на своего начальника. То же самое происходит, когда люди объединяются в большие единицы. Каждый раз, когда две семьи роднятся через брак, каждая из них за счет другой считает себя лучшей или более аристократической. Каждый из двух соседних городов становится недоброжелательным соперником другого, каждый кантончик смотрит с пренебрежением, свысока на другой. Родственные, близкие между собой народные ветви отталкиваются друг от друга — южный немец не выносит северянина, англичанин клевещет на шотландца, испанец презирает португальца. То, что при больших различиях возникает трудно преодолимая антипатия — галла к германцу, арийца к семиту, белого к цветному, — нас перестало удивлять.
Когда вражда направляется против любимых лиц, мы называем это амбивалентностью чувств и, конечно, слишком рационалистически объясняем ее многочисленными поводами к конфликтам интересов, которые создаются именно при столь интимных отношениях. В неприкрыто проявляющихся отталкиваниях и антипатиях к близким мы узнаем выражение себялюбия, нарциссизма, добивающегося своей самостоятельности и ведущего себя так, будто случай отклонения от его индивидуальных форм уже есть критика последних и заключает вызов их преобразовать. Почему столь велика чувствительность именно к этим подробностям дифференциации, мы не знаем; несомненно, однако, что в этом поведении людей проявляются готовность к ненависти, агрессивность, происхождение которой неизвестно и которой хотелось бы приписать примитивный характер. Вся эта нетерпимость, однако, исчезает, кратковременно или на долгий срок, при образовании массы и в массе. Пока продолжается соединение в массу и до пределов его действия, индивиды ведут себя как однородные, терпят своеобразие другого, равняются и не испытывают к нему чувства отталкивания.
— Хотя, казалось бы, чувство это должно, наоборот, обостряться. Откуда единение?
— Согласно нашим теоретическим воззрениям такое ограничение нарциссизма может быть порождено только одним моментом, а именно либидинозной связью с другими людьми. Себялюбие находит преграду лишь в чужелюбии, в любви к объектам.
— А не может ли общность интересов сама по себе и безо всякого там либидиозного приучить нас к спокойному восприятию друг друга?
— Таким путем осуществленное ограничение нарциссизма все-таки недлительно, так как эта терпимость будет продолжаться не дольше, чем продолжается непосредственная выгода от сотрудничества с другим. Практическая ценность этого спорного вопроса, однако, меньше, чем можно было бы ожидать, так как опыт показал, что в случае сотрудничества между товарищами обычно устанавливаются либидиозные связи, которые определяют и продолжают отношения товарищей далеко за пределами выгоды.
В социальных отношениях людей происходит то же самое: психоаналитическое исследование вскрыло это в ходе развития индивидуального либидо. Либидо опирается на удовлетворение основных жизненных потребностей и избирает их участников своими первыми объектами. И как у отдельного человека, так и в развитии всего человечества только любовь, как культурный фактор, действовала в смысле поворота от эгоизма к альтруизму. Если, таким образом, в массе появляются ограничения нарциссического себялюбия, которые вне ее не действуют, то это убедительное указание на то, что сущность массообразования заключается в нового рода либидиозных связях членов массы друг с другом. Мы имеем здесь дело с любовными первичными позывами, которые, не теряя вследствие этого своей энергии, все же отклонились от своей непосредственной цели. Ведь уже в рамках обычной сексуальной занятости объектом мы заметили явления, которые соответствуют отклонению инстинкта от его сексуальной цели. Есть еще другие механизмы эмоциональной связи, так называемые идентификации (отождествления), недостаточно известные, трудно поддающиеся описанию процессы.
— А если все же попробовать эти процессы описать — они про что?
— Идентификация известна психоанализу как самое раннее проявление эмоциональной связи с другим лицом. Она играет определенную роль в предыстории эдипова комплекса. Малолетний мальчик проявляет особенный интерес к своему отцу. Он хочет сделаться таким и быть таким, как отец, хочет решительно во всем быть на его месте. Можно спокойно оказать: он делает отца своим идеалом. Его поведение не имеет ничего общего с пассивной или женственной установкой по отношению к отцу (и к мужчине вообще), оно, напротив, исключительно мужественное. Оно прекрасно согласуется с эдиповым комплексом, подготовлению которого и содействует. Одновременно с этой идентификацией с отцом, может быть, даже и до того, мальчик начинает относиться к матери как к объекту опорного типа.
Итак, у него две психологически различные связи: с матерью — чисто сексуальная захваченность объектом, с отцом — идентификация по типу уподобления. Обе связи некоторое время сосуществуют, не влияя друг на друга и не мешая друг другу. Вследствие непрерывно продолжающейся унификации психической жизни они наконец встречаются, и, как следствие этого сочетания, возникает нормальный эдипов комплекс. Малыш замечает, что дорогу к матери ему преграждает отец; его идентификация с отцом принимает теперь враждебную окраску и делается идентичной с желанием заменить отца и у матери. Ведь идентификация изначально амбивалентна, она может стать выражением нежности так же легко, как и желанием устранения.
…Возможно, что в эдиповом комплексе совершается обратный поворот, что отец при женственной установке принимается за объект, от которого ждут удовлетворения непосредственные сексуальные первичные позывы, и тогда идентификация с отцом предшествует объектной связи с отцом. Так же — с соответствующими заменами — обстоит дело и в случае малолетней дочери. Легко формулировать разницу между такой идентификацией с отцом и объектным избранием отца. В первом случае отец есть то, чем хотят быть, во втором — то, чем хотят обладать. Разница, следовательно, в том, задевает ли эта связь субъект или объект человеческого «я». Поэтому первая связь возможна еще до всякого сексуального выбора объекта. Гораздо труднее наглядно изложить это различие метапсихически. Достоверно лишь то, что идентификация стремится сформировать собственное «я» по подобию другого, взятого за «образец». Из более сложной ситуации мы выделяем идентификацию при невротическом образовании симптомов.
— Можете привести какой-нибудь пример из вашей практики?
— Предположим, что маленькая девочка испытывает тот же симптом болезни, как и ее мать, например тот же мучительный кашель. Либо идентификация та же, из эдипова комплекса, означает враждебное желание занять место матери, и симптом выражает объектную любовь к отцу; симптом реализует замену матери под влиянием чувства виновности: ты хотела быть матерью, так теперь ты стала ею, по крайней мере в страдании. В таком случае это законченный механизм истерического симптомообразования. Либо симптом, равный симптому любимого лица (как, например, девочка имитировала кашель отца); тогда мы можем описать происходящее только таким образом, что идентификация заняла место объектного выбора, объектный выбор регрессировал до идентификации. Мы слышали, что идентификация является самой ранней и самой первоначальной формой эмоциональной связи; в условиях образования симптомов, то есть вытеснения и господства механизмов бессознательного, часто случается, что объектный выбор снова становится идентификацией, то есть «я» перенимает качества объекта. Примечательно, что при этих идентификациях «я» иногда копирует нелюбимое лицо, а иногда любимое. Достойно внимания и то, что в обоих случаях идентификация лишь частичная, крайне ограниченная и копируется только одна-единственная черта объектного лица. Третьим, особенно частым и важным фактом симптомообразования является то, что идентификация совершенно лишена объектного отношения к копируемому лицу.
— А если перевести это с психоаналитического на человеческий?
— Если, например, девушка в пансионе получает от тайного возлюбленного письмо, вызывающее ее ревность, и она реагирует на него истерическим припадком, то с несколькими из ее подруг, которые знают о письме, тоже случится этот припадок, как следствие, как мы говорим, психической инфекции. Это механизм идентификации на почве желания или возможности переместить себя в данное положение. Другие тоже хотели бы иметь тайную любовную связь и под влиянием сознания виновности соглашаются и на связанное с этим страдание. Было бы неправильно утверждать, что они усваивают симптом из сочувствия. Сочувствие, наоборот, возникает только из идентификации, и доказательством этого является то, что такая инфекция или имитация имеет место и в тех случаях, когда можно предположить еще меньшую предшествующую симпатию, чем обычно бывает у подруг в пансионе.
— Кстати, о возлюбленных. Некоторые люди (когда сами не влюблены) полагают, что влюбленные неадекватны. Вы с этим согласны?
— В целом ряде случаев влюбленность есть не что иное, как психическая захваченность объектом, диктуемая сексуальными первичными позывами в целях прямого сексуального удовлетворения и с достижением этой цели и угасающая; это то, что называют низменной, чувственной любовью. Но, как известно, либидинозная ситуация редко остается столь несложной. Уверенность в новом пробуждении только что угасшей потребности была, вероятно, ближайшим мотивом, почему захваченность сексуальным объектом оказывалась длительной и его «любили» и в те промежутки времени, когда влечение отсутствовало.
Из весьма примечательной истории развития человеческой любовной жизни к этому надо добавить второй момент. В первой фазе жизни, обычно уже заканчивающейся к пяти годам, ребенок в одном из родителей нашел первый любовный объект, на котором соединились все его искавшие удовлетворения сексуальные первичные позывы. Наступившее затем вытеснение имело следствием вынужденный отказ от большинства этих детских сексуальных целей и оставило глубокое видоизменение отношения к родителям. Ребенок и дальше остается привязанным к родителям первичными позывами, которые надо назвать «целепрегражденными». Чувства, которые он с этих пор питает к этим любимым лицам, носят название «нежных». Известно, что в бессознательном эти прежние чувственные стремления сохраняются более или менее сильно, так что первоначальная полнокровность в известном смысле остается и дальше.
— Но девочки и мальчики, слава богу, вырастают — и во что трансформируется все то, о чем вы сейчас рассказали?
— С возмужалостью появляются, как известно, новые, весьма интенсивные стремления, направленные на прямые сексуальные цели. В неблагоприятных случаях они, как чувственное течение, отделены от продолжающихся «нежных» эмоциональных направлений. Тогда мы имеем картину, оба аспекта которой так охотно идеализируются известными литературными течениями. Мужчина обнаруживает романтическое влечение к высокочтимым женщинам, которые, однако, не влекут его к любовному общению, и потенцию только с другими женщинами, которых он не «любит», не уважает и даже презирает. Но чаще подрастающему юноше все же удается известная мера синтеза между нечувственной, небесной, и чувственной, земной, любовью и его отношение к сексуальному объекту отмечено совместным действием непрегражденных и целепрегражденных первичных позывов. Глубину влюбленности можно измерить по количеству целепрегражденных нежных инстинктов, сопоставляя их с простым чувственным вожделением.
В рамках влюбленности нам прежде всего бросился в глаза феномен сексуального повышения оценки, тот факт, что любимый объект в известной мере освобождается от критики, что все его качества оцениваются выше, чем качества нелюбимых лиц или чем в то время, когда это лицо еще не было любимо. Если чувственные стремления несколько вытесняются или подавляются, то появляется иллюзия, что за свои духовные достоинства объект любим и чувственно, а между тем, может быть, наоборот, только чувственное расположение наделило его этими достоинствами.
Стремление, которым суждение здесь фальсифицируется, — есть идеализация. Но этим самым нам облегчается и ориентировка, мы видим, что с объектом обращаются как с собственным «я», что, значит, при влюбленности большая часть нарциссического либидо перетекает на объект. В некоторых формах любовного выбора очевиден даже факт, что объект служит заменой никогда не достигнутого собственного «идеала я». Его любят за совершенства, которых хотелось достигнуть в собственном «я» и которые этим окольным путем хотят приобрести для удовлетворения собственного нарциссизма.
— То есть мы любим других за то, чего нам не хватает в себе?
— Если сексуальная переоценка и влюбленность продолжают повышаться, то расшифровка картины делается еще яснее. Стремления, требующие прямого сексуального удовлетворения, могут быть теперь совсем вытеснены, как то обычно случается, например, в мечтательной любви юноши, «я» делается все нетребовательнее и скромнее, а объект все великолепнее и ценнее. В конце концов он делается частью общего себялюбия «я», и самопожертвование этого «я» представляется естественным следствием. Объект, так сказать, поглотил «я». Черты смирения, ограничение нарциссизма, причинение себе вреда имеются во всех случаях влюбленности; в крайних случаях они лишь повышаются и, вследствие отступления чувственных притязаний, остаются единственно господствующими. Всю ситуацию можно без остатка резюмировать в одной формуле: объект занял место «идеала я».
От влюбленности явно недалеко до гипноза. То же смиренное подчинение, уступчивость, отсутствие критики как по отношению к гипнотизеру, так и по отношению к любимому объекту. Та же поглощенность собственной инициативы, нет сомнений, что гипнотизер занял место «идеала я». В гипнозе все отношения еще отчетливее и интенсивнее, так что целесообразнее пояснять влюбленность гипнозом, а не наоборот. Гипнотизер является единственным объектом; помимо него, никто другой не принимается во внимание.
Гипнотическая связь есть неограниченная влюбленная самоотдача, исключающая сексуальное удовлетворение, в то время как при влюбленности таковое оттеснено лишь временно и остается на заднем плане как позднейшая целевая возможность.
От редакции
Зачастую мы принимаем скоротечную влюбленность за настоящую любовь, как будто попадаем под гипноз. Его действие мешает разглядеть особенности характера партнера, да и сами в его глазах становимся на порядок привлекательнее. Почему так происходит, рассуждает писатель и популярный блогер Марта Кетро: http://psy.systems/post/vlublennost-kak-samocel.
Научиться находить подход к партнеру может помочь соционика. Как с ее помощью определить сексуальную совместимость в паре, узнайте из статьи типировщика Надежды Дубоносовой: https://psy.systems/post/socionika-i-seksualnaya-sovmestimost-kak-naiti-podxod-k-partneru
Почему женщины не привлекают нравящихся им мужчин? Грег Берендт и Лиз Туччилло предлагают своеобразную женскую энциклопедию «Вы просто ему не нравитесь: вся правда о мужчинах», в которой рассказывают, почему некоторые женщины не нравятся некоторым мужчинам, какие доводы они ищут для оправдания такого мужского поведения, почему не могут закончить несуществующие отношения. Мы собрали для вас основные идеи из книги: https://psy.systems/post/greg-berendt-liz-tuccillo-vy-prosto-emu-ne-nravites.