Фритц (Фредерик Соломон) Перлз (1893–1970) — основоположник гештальттерапии. С детства был «паршивой овцой» в семье: постоянно воевал с родителями, не признавал авторитетов. Получил докторскую степень со специализацией в психиатрии; приверженец философии раскрытия человеческого потенциала; изучал связь между голодом и агрессией.

Мы прочитали для вас книгу Фритца Перлза «Эго, голод и агрессия» и сделали саммари ее главных идей: https://psy.systems/post/frederik-salomon-perlz-ego-golod-i-agressiya.

— Господин Перлз, скажите, пожалуйста, что это такое в конце концов — «мои личные границы»? Почему мы так злимся, когда кто-то их нарушает?

— Тут мы должны ввести понятие эго-границы. Для эго-границы характерны два явления: отождествление и отчуждение. Я отождествляю себя со своими движениями: я говорю, что я двигаю рукой. Если я отождествляюсь, скажем, со своей профессией, тогда это отождествление может стать настолько сильным, что если я лишусь своей профессии, то почувствую, что не могу больше существовать и лучше мне покончить с собой. Мы легко отождествляемся со своей семьей. Если унизили кого-то из нашей семьи, у нас такое чувство, будто унизили нас. Солдаты сто сорок шестого пехотного полка считают себя лучше солдат сто сорок седьмого, а солдаты сто сорок седьмого чувствуют себя достойнее солдат сто сорок шестого. Итак, внутри эго-границы — связь, любовь, сотрудничество; за пределами эго-границы — подозрение, неизвестность, враждебность.

Если бы мы признавали свое сходство, мы бы и не подозревали о существовании границ. Но, поскольку мы охотно признаем непохожесть, мы тут же сталкиваемся с проблемой враждебности, отвержения — отталкивания. «Не подходи к моим границам», «Не подходи к моему дому», «Не подходи к моей семье», «Не подходи к моим мыслям».

Всегда присутствует полярность: внутри границ нам все знакомо, все правильно; за границей все чужое и неправильное. Внутри хорошо, снаружи плохо. Наш Бог — правильный Бог. Другой Бог — чужой Бог. Мои политические убеждения святы, они мои; другие политические убеждения — плохие. Любое понятие о добре и зле, о правильном и неправильном всегда связано с границей, с тем, по какую сторону от забора я нахожусь.

— А когда мы влюбляемся, мы все равно остаемся по разные стороны забора?

— Обычно мы любим не человека. Мы любим определенное качество этого человека, которое либо совпадает с нашим поведением, либо дополняет его, обычно это что-то, что дополняет нас. Мы думаем, что любим всего человека, а на самом деле другие аспекты этого же человека вызывают у нас отвращение. Поэтому, когда мы с этим сталкиваемся, когда этот человек ведет себя так, что вызывает у нас отвращение, мы опять-таки не говорим: «Вот это твое поведение отвратительно, хотя, когда ты ведешь себя по-другому, мне это очень нравится». Мы говорим: «Ты отвратителен — убирайся из моей жизни».

Функция ненависти — выкинуть кого-нибудь за границу. В экзистенциальной психиатрии мы используем термины «отчуждение», «отвержение». Мы отвергаем человека, а если его существование представляет для нас угрозу, мы хотим его уничтожить. Но это определенно изгнание за границу, за пределы нашей территории.

— Если нам так ценна наша территория, зачем нам вообще другие? Ведь они то и дело ходят там и сям, а потом, извините, ложки пропадают.

— Живой организм — это организм, который состоит из тысяч и тысяч процессов и которому необходим взаимообмен с другими системами, находящимися за пределами его границ. Снаружи пища: я хочу эту пищу; я хочу сделать ее своей, такой, как я. Поэтому пища должна мне нравиться. Если она мне не нравится, если она не такая, как я, то я не притронусь к ней, я оставлю ее по ту сторону границы.

Чтобы мы могли пройти границу, что-то должно произойти, и это мы называем контактом. Мы соприкасаемся, мы контактируем, мы растягиваем границу до нужной нам вещи. Если мы ригидны и не можем двигаться, тогда вещь остается на своем месте. В процессе жизни мы тратим энергию, и нам необходимо восполнять ее, чтобы поддерживать этот механизм. Этот процесс называется метаболизмом. И метаболизм взаимообмена нашего организма со средой, и внутренний метаболизм продолжаются непрерывно, днем и ночью.

Давайте представим, что я иду по пустыне и мне очень жарко. Я теряю, скажем, восемь унций жидкости. Как я узнаю об этом? Во-первых, благодаря самоосознанию этого явления, то есть благодаря «жажде». Во-вторых, вдруг в недифференцированном внешнем мире возникает гештальт, например колодец или колонка, то есть что-то, что может возместить потерю восьми унций жидкости. Минус восемь унций в моем организме и плюс восемь унций во внешнем мире уравновешивают друг друга.

Как только восемь унций попадают в мою систему, снова устанавливается баланс воды. Ситуация закончена, мы отдыхаем, гештальт закрыт. Цель, ради которой мы что-то делали, шли много-много миль, теперь достигнута. Теперь эта ситуация закрыта и ее место может занять новая незаконченная ситуация, и это значит, что наша жизнь, в сущности, не что иное, как бесконечная вереница незаконченных ситуаций — неполных гештальтов. Как только мы заканчиваем одну ситуацию, возникает следующая. Любое нарушение равновесия воспринимается как потребность восстановить равновесие.

— У каждого из нас полно незаконченных ситуаций. Есть ли какой-то принцип, по которому мы выбираем, что заканчивать, а что вычеркнуть из списка?

— Самая неотложная потребность берет верх и управляет всеми действиями. Как только возникает критическая ситуация, вы понимаете, что все остальные действия нужно отбросить. Если бы здесь внезапно начался пожар, огонь был бы важнее наших разговоров. Если вы как можно быстрее побежите прочь от огня, вы вдруг начнете задыхаться, и кислород станет для вас важнее огня. Вы остановитесь, чтобы передохнуть, потому что это для вас будет важнее всего.

— Допустим, многим важно достигнуть каких-то целей. Для этого нужно измениться, и мы торжественно обещаем себе: теперь-то я точно это сделаю. И не делаем — хотя вроде бы действительно мечтаем о тех самых целях. Почему?

— «Благими намерениями вымощена дорога в ад» — это подтверждается снова и снова. Любое намерение измениться приводит к противоположному результату. Вы все это знаете. Новогодние решения, отчаянные попытки стать другим, попытки контролировать себя. Постепенно все это сходит на нет, за исключением тех случаев, когда человеку явно все удастся, а потом его настигает нервный срыв. Разрядка.

Если же мы находимся в центре своего мира, а не в центре своего компьютера или где-то еще, тогда мы видим два полюса каждого события. Мы видим, что свет не может существовать без несвета. Если все однородно, осознавание пропадает. Если всегда присутствует свет, вы уже не воспринимаете свет. Необходимо, чтобы тьма и свет чередовались. Правое не существует без левого. Если я потеряю правую руку, мой центр сместиться влево. Если существует суперэго, то должно быть и инфраэго.

— Переведите это, пожалуйста, с профессионального на человеческий.

— Фрейд сделал только половину работы. Он увидел собаку сверху — суперэго, но он не заметил собаку снизу, которая так же индивидуальна, как и собака сверху. Если же мы сделаем еще шаг вперед и изучим этих двух клоунов, как я их называю, которые играют в самоистязание на подмостках нашей фантазии, то вот каких персонажей мы увидим.

Собака сверху обычно правильная и авторитарная; она знает, что для нас лучше. Она не всегда права, но она всегда правильная. Собака сверху — это диктатор, который говорит: «Ты должен» и «Ты не должен». Собака сверху манипулирует требованиями и угрожает катастрофами, например: «Если ты этого не сделаешь, тогда тебя не будут любить, ты не попадешь на небо, ты умрешь», — и так далее.

— А собака снизу огрызается?

— Собака снизу использует защитное поведение, извинения, играет в плаксу и тому подобное. У собаки снизу нет власти. Вот как работает собака снизу: «Я сделаю все, что смогу», «Смотри, я стараюсь изо всех сил; я не виноват, если у меня не получается», «Я не виноват, что забыл про твой день рождения», «У меня такие хорошие намерения». Вы видите, что собака снизу очень хитрая и обычно добивается большего, чем собака сверху, потому что собака снизу не так примитивна, как собака сверху.

Собака сверху и собака снизу борются за власть. Как любые родители и дети, они борются друг с другом за власть. Личность разделяется на контролирующего и контролируемого. Этот внутренний конфликт, борьба между собакой сверху и собакой снизу никогда не прекращается, потому что собака сверху и собака снизу бьются не на жизнь, а на смерть.

— До чего же неспокойно у нас внутри!

— Это основа знаменитой игры в самомучение. Обычно мы считаем само собой разумеющимся, что собака сверху права и часто она выдвигает совершенно невыполнимые требования совершенства. Если на вас проклятие совершенствования, значит, вы совсем завязли. Идеал — это палка, которая даст вам возможность бить себя и издеваться над собой и окружающими.

Поскольку идеал недостижим, вы не можете ему соответствовать. Стремящийся к совершенству не любит свою жену. Он влюблен в свой идеал и требует от своей жены, чтобы она соответствовала прокрустову ложу его ожиданий, и он обвиняет ее, если она не соответствует. Но он не открывает, каков же конкретно его идеал. Иногда всплывают какие-то характеристики, но сущность идеала в том, что он недостижим, невозможен, это просто хорошая возможность контролировать, размахивать кнутом. Однажды я разговаривал со своей подругой и сказал ей: «Пожалуйста, запомни: ошибки — это не грехи», — и ей это вовсе не принесло облегчения.

— Отчего же? Это ведь облегчающее знание — по крайней мере оно выглядит таковым.

— Если ошибки перестали быть грехами, как же она теперь сможет обвинять других людей, которые совершают ошибки? Если мы видим структуру своего поведения, которое в случае самосовершенствования расщеплено между собакой сверху и собакой снизу, если мы прислушиваемся и видим, как можно примирить этих двух дерущихся клоунов, тогда мы понимаем, что мы не можем по своей воле изменить себя или других.

Это ключевой момент: многие люди посвящают свою жизнь тому, чтобы реализовать концепцию того, какими они должны быть, вместо того чтобы реализовать себя. Различие между самореализацией и реализацией своего образа очень важно. Многие живут только ради своего образа. Там, где у некоторых людей личность, у большинства — пустота, потому что они слишком заняты тем, что проецируют себя во все стороны. Это тоже проклятие идеала. Вы прокляты и не можете быть тем, кто вы есть.

— Вообще-то да, само слово «должен» как-то угнетает. А с чем это, кстати, связано?

— Любой внешний контроль, даже интернализированный внешний контроль — «ты должен» — вмешивается в здоровую работу организма. Лишь одна вещь должна контролировать: ситуация. Если вы понимаете, в какой ситуации вы находитесь, и позволяете ей контролировать свои действия, тогда вы учитесь сотрудничать с жизнью.

Это вам знакомо по определенным ситуациям, например по вождению машины. Вы не водите машину в соответствии с программой, например: «Я хочу ехать со скоростью 65 миль в час». Вы едете в зависимости от ситуации. Ночью вы едете с одной скоростью, когда на улице полно машин — с другой скоростью, а когда устали, вы едете с третьей скоростью. Вы прислушиваетесь к ситуации. Чем меньше мы уверены в себе, чем меньше мы соприкасаемся с собой и с миром, тем больше мы хотим контролировать.

— Похоже на инфантильность, правда? А как из этого вырасти?

— Чтобы понять, что такое взросление, мы поговорим об обучении. Для меня обучение — это открытие. Я обучаюсь чему-то с помощью опыта. Некоторые воспринимают обучение по-другому: они считают, что это зубрежка, рутина и повторения, монотонная процедура, которая превращает человека в машину — до тех пор, пока он не обнаружит смысл этих упражнений.

Например, вы учитесь играть на пианино. Начинаете вы с упражнений. А потом у вас получается, и внезапно приходит открытие: «Ага! Я добился этого! Вот в чем дело!» Потом вы учитесь, как использовать эту технику.

Но существует другой вид обучения — подкачка знаний в ваш компьютер, то есть вы собираете знания, а знания порождают новые знания, и в конце концов вы захотите полететь на Луну. Это знание, эта вторичная информация бывает полезна всякий раз, когда вы теряете свои чувства. До тех пор, пока у вас есть чувства, пока вы можете видеть и слышать и осознаете, что происходит, вы понимаете.

Если вы изучаете концепции, если вы стремитесь к информации, тогда вы не понимаете. Вы только объясняете. И не так-то просто понять, чем объяснение отличается от понимания, и почти так же часто бывает трудно понять, чем сердце отличается от ума и чем чувства отличаются от мышления.

У гештальттерапии достаточно специфическая цель, и эта же цель существует и в других формах терапии, и в других формах открытия жизни, хотя бы вербально. Цель — вырасти, повзрослеть.

Кстати, взрослые очень редко бывают зрелыми людьми. Взрослые, по-моему, — это люди, которые играют роль взрослых, и чем больше они играют эту роль, тем менее они зрелые.

— А зрелые — они какие?

— Для любого растения, любого животного созревание и спелость идентичны. Вы не обнаружите ни одного животного, кроме одомашненных животных, которых заразило человечество. Ни одно естественное животное и ни одно растение не живет в условиях, которые препятствуют их росту.

Вот моя формулировка: зрелость — это переход от опоры на окружающих к опоре на самого себя. Посмотрите на не родившегося еще ребенка. Он получает всю необходимую поддержку от матери: кислород, пищу, тепло — все. Как только он рождается, он должен сам сделать вдох.

Мы часто встречаемся с симптомом, который играет в гештальттерапии ведущую роль. Мы сталкиваемся с тупиком. Тупик — это критическая точка в терапии, в росте, такая ситуация, когда поддержка уже не поступает ни снаружи, ни изнутри, а подлинная самоподдержка еще не появилась.

Ребенок не может дышать сам. Он уже не получает кислород через плаценту. Нельзя сказать, что ребенок оказался перед выбором, потому что тут не до размышлений о том, что делать, ребенок может либо умереть, либо научиться дышать. Тут может прийти небольшая поддержка снаружи — его ударят или подадут кислород. «Голубые дети» — это прототипы тупика, с которым мы сталкиваемся в каждом неврозе.

Потом ребенок начинает расти. О нем заботятся. Через некоторое время он учится понемногу общаться: сначала кричит, потом учится говорить, ползать, ходить, и так шаг за шагом он мобилизует все больше и больше возможностей, внутренних ресурсов. Он открывает, — или учится, — как использовать свои мышцы, чувства, ум, и так далее.

Цель терапии — помочь сделать так, чтобы клиент не зависел от других, позволить клиенту с самого начала обнаружить, что он может делать многое, много больше, чем он думал. Средний человек в наше время, верите или нет, использует только от 5 до 15% своих возможностей. Человек, которому доступны 25%, уже считается гением. Таким образом, от 85 до 95% наших возможностей потеряны, не используются, мы не можем ими распоряжаться.

— Звучит ужасно. Как будто сами у себя крадем сокровища.

— Причина проста — мы живем в стереотипах. Мы живем паттернами. Мы снова и снова играем одни и те же роли. Таким образом, если вы обнаружите, как вы препятствуете собственному росту, как вы блокируете свои возможности, тогда вы сможете устранить помеху — сделать жизнь богаче, мобилизовать скрытые ресурсы.

У нас есть очень странная склонность, и она-то и блокирует наши возможности: мы живем, просматривая заново каждую секунду. У людей, которые постоянно репетируют, все равно возникают проблемы. И это происходит оттого, что мы непредсказуемы.

— Непредсказуемость вызывает сильную тревогу. Почему?

— Роль хорошего гражданина требует, чтобы он был предсказуем, потому что мы стремимся к безопасности, мы не хотим рисковать, мы боимся стоять на собственных ногах, боимся думать собственной головой — это просто чудовищный страх. Итак, что мы делаем? Мы приспосабливаемся. Если ты не приспособлен, ты либо преступник, либо психопат, либо сумасшедший. В любом случае ты нежелателен и будешь изгнан за пределы общества.

Большинство терапевтических методов пытаются приспособить человека к обществу. Это, может быть, было не так уж и плохо в прошлом, когда общество было относительно стабильным, но теперь, когда все время происходят изменения, становится все труднее и труднее приспособиться к обществу. К тому же все больше и больше людей не хотят приспосабливаться к обществу — они думают, что это мерзкое общество или еще что-нибудь. Я делаю вывод, что основная личность в наше время — это невротическая личность. Это моя предвзятая идея, потому что я полагаю, что мы живем в ненормальном обществе, где есть лишь один выбор: либо участвовать в этом коллективном психозе, либо рискнуть и выздороветь или быть распятым.

Если вы центрированы на самом себе, тогда вы больше не приспосабливаетесь, и все, что происходит, превращается для вас в представление, и вы ассимилируете, вы понимаете, вы связаны с тем, что происходит. В этом случае очень важен симптом тревоги, потому что большинство социальных изменений вызывают тревогу. Психиатры очень боятся тревоги. Я — нет. Я считаю, что тревога — это напряжение между «сейчас» и «потом».

Когда вы оставляете надежное «сейчас» и начинаете беспокоиться о будущем, вы испытываете тревогу. И если будущее требует от вас действий, тогда тревога — это страх сцены. И мы заполняем эту пропасть между «сейчас» и «потом» — заполняем ее страхованием, планированием, постоянной работой и так далее. Другими словами, мы не хотим видеть плодородную бездну, возможность будущего — если мы заполним эту бездну, у нас не будет будущего, будет лишь однообразие.

Разумеется, любой, кто хочет поддерживать статус-кво, все сильнее паникует и боится. Обычно тревога не так глубоко экзистенциальна. Она уже объединена с ролью, которую мы хотим играть, это страх сцены. «Получится ли у меня роль?», «Назовут ли меня хорошим мальчиком?», «Получу ли я аплодисменты или тухлые яйца?». Таким образом, это не экзистенциальный выбор, это выбор неудобств. Но если вы поймете, что это не катастрофа, а только неприятность, тогда вы приблизитесь к себе, начнете пробуждаться.

— Приблизиться к себе — это значит?..

— А теперь мы подошли к основному конфликту: каждая личность, каждое растение, каждое животное имеет только одну врожденную цель — реализовать себя.

Давайте вернемся к процессу созревания. Процесс роста предоставляет две возможности. Либо ребенок растет и учится преодолевать фрустрацию, либо он испорчен. Его могут испортить родители, которые отвечают на все вопросы, верно или неверно. Он может быть испорчен настолько, что получает все, чего ни пожелает, потому что «у ребенка должно быть все, ведь у папы никогда ничего не было», или потому, что родители не знают, как фрустрировать ребенка, — не знают, как использовать фрустрацию.

— Погодите, но фрустрация — болезненная вещь, зачем использовать ее сознательно?

— Без фрустрации нет потребности, нет причины мобилизовать ресурсы и понять, что вы способны сделать что-то с собой. Чтобы не быть фрустрированным (ведь это весьма болезненно!), ребенок учится манипулировать средой. Каждый раз, когда взрослый мир удерживает ребенка от развития, ребенок оказывается испорчен, потому что ему не дают достаточной фрустрации, и он заходит в тупик. Таким образом, вместо того чтобы использовать свой потенциал для роста, он теперь использует свой потенциал для того, чтобы контролировать взрослых, для того, чтобы контролировать мир.

Вместо того чтобы мобилизовать собственные ресурсы, он становится зависимым. Он обращает свою энергию на манипуляцию средой, чтобы получить поддержку. Он контролирует взрослых, начинает манипулировать ими, видит их слабые места; требует направляющей поддержки. «Что мне делать?», «Мама, я не знаю, что мне делать». Он играет роль плаксы, если не получает того, что хочет. Или ребенок начинает льстить другим людям, так, чтобы им стало приятно и они дали бы ему что-нибудь взамен.

Самое плохое — это «хороший мальчик». В «хорошем мальчике» всегда сидит злобный ребенок. На поверхности он соглашается и подкупает взрослых. Или он играет тупого и требует интеллектуальной поддержки, например задает вопросы, которые являются типичным симптомом глупости.

Но более широко распространена не настоящая глупость, а игра в дурачка — он закрывает уши, не слышит и не видит. Не менее важно играть беспомощного. «Я не могу себе помочь. Бедный я. Ты должен мне помочь. Ты такой мудрый, у тебя столько сил, я уверен, ты можешь мне помочь».

— Но ведь не все ответы очевидны — что ж теперь, ни о чем не спрашивать?..

— Большинство вопросов — просто выдумка, способ поиздеваться над собой и другими. Ум развивается, когда превращает вопрос в утверждение. Если вы превратите вопрос в утверждение, откроется смысл вопроса, и спрашивающий сам обнаружит новые возможности. Каждый раз, когда вы отказываетесь отвечать на вопрос, вы помогаете человеку открыть его собственные ресурсы. Обучение — это открытие того, что нечто возможно. Учить — означает показывать человеку, что нечто возможно.

Каждый раз, когда вы играете беспомощного, вы создаете зависимость, вы играете в зависимость. Другими словами, мы делаем себя рабами. Особенно если это зависимость от самоуважения. Если вы нуждаетесь в одобрении, похвале, обратной связи от каждого, тогда вы каждого делаете своим судьей.

От редакции

Агрессию, как и другие негативные эмоции, мы привыкли всячески подавлять, скрывать — из страха, что нас сочтут невоспитанным, злым, некультурным человеком. Так формируется чувствоустойчивость. Чем она опасна и что с ней делать, объясняет психолог Виктория Сандо: https://psy.systems/post/chuvstvoustojchivost-chem-ona-opasna-i-kak-ot-nee-izbavitsya.

Психофизиолог Юлия Алексеева утверждает, что чувствоустойчивость всегда отображается на лице. Привычка всегда подавлять свои эмоции приводит к появлению «мертвой маски». Она предлагает несколько мимических упражнений, которые помогут снять зажимы с мышц лица: https://psy.systems/post/mimicheskaya-gimnastika-tri-navyka-dlya-krasoty-i-zdorovya.

Пожалуй, самое громкое имя в гештальтподходе — это Зигмунд Фрейд. Воображаемое интервью с этим великим психоаналитиком читайте у нас: https://psy.systems/post/zigmund-frejd-intervju.