«Образ матери в русской литературе», — написала я в новой тетради, поправила спадающую бретельку школьного фартука и стала смотреть в окно. Мне всегда нравились свободные темы — отдушина в мире школьной канцелярщины и советского официоза.
Но с материнской темой как-то не заладилось. Для сочинения требовалась некоторая доля социального оптимизма, но ни одна, даже самая красивая и влюбленная десятиклассница не могла бы написать ничего веселого про образ матери в русской литературе.
Наши отечественные классики вообще-то вершили судьбы героев безжалостным пером: студенты, чиновники, девицы на выданье — все попадали под раздачу. Но особенно почему-то доставалось матерям. Матери были усталыми и замученными, терпеливыми и страдающими, с пылью, набившейся в морщинки, и в старомодных ветхих шушунах. Рожали они подолгу, в невероятных страданиях, без участия доктора — даже высокородные дворянки! — и некоторые прямо в родах умирали, а иные теряли детей. Самым позитивным на общем фоне мог считаться образ Наташи Ростовой: несмотря на то что она растолстела, опустилась, забросила музыку и даже перестала наряжаться, она хотя бы была веселенькая и держалась бодрячком. Остальные ползали как сонные мухи и непрерывно ныли, рожали и ныли, кормили и ныли, воспитывали и ныли.
Спору нет, у них было много поводов для нытья. Так же как и у Наташи Ростовой были основания махнуть рукой на свою внешность и изящные искусства. Выращивание ребенка, нескольких детей еще в XIX веке было нелегким трудом. Почему Наташа так радовалась пятну нужного цвета на пеленке? Потому что банальный понос мог свести грудничка в могилу: нельзя же было уехать с ним на скорой в инфекционку и прокапать во избежание обезвоживания. И никакая нянька недосмотрела бы за ребенком, если мать сама за ним не смотрела. Трое детей, четверо — все сама, сама, никаких прививок, никаких антибиотиков. А чувство вины, если ребенок рождался слабым, болел или отходил в мир иной? Угрызения совести — не то делала, не так, отвлеклась, не выполнила свой долг. Иногда снисходительное сожаление окружающих: Бог дал, Бог и взял. Или осуждение: сама избавилась, заспала, простудила, опоила. В поэме Некрасова младенца крестьянки Матрены съедают свиньи (свиньи всеядны) и врачи-изверги делают вскрытие на глазах у матери — проверить, не подсыпáла ли она мышьяк. Что там крестьяне! Даже Долли Облонская, жизнь которой показалась бы крепостной Матрене Тимофеевне бесконечным райским блаженством, непрерывно терзается. Ей и дети плохо воспитаны, и денег не хватает, нянька дура, муж изменщик, золовка тоже нетяжелого поведения. Долли стыдится своих поношенных кофточек, жидких волос, преждевременной старости и очевидной непривлекательности для мужа... и в очередной раз беременеет.
Большие детки — большие бедки. Дочерей надо выдавать замуж, и скорее по расчету, потому что любовью сыт не будешь. Дочки плачут, и жалко их, да что делать. Сыновья уходят на военную службу, и мамаши рискуют больше никогда их не увидеть: старушке Бульбе никто не объяснил, куда делись ее муж и оба сына, и как она дожила свой век, в каком горе? Ах да, и токсичные матери были уже тогда — г-жа Простакова растит дурака, г-жа Кабанова своим контролем достала сына и уморила невестку...
Двадцатый век мало что изменил. Пелагею Власову сын вовлекает в оппозиционную деятельность. Безымянная деревенская матушка сама носит воду, пока сын валяется с похмелья и планирует смастерить себе лодку. Матери мало спят. У них натруженные руки. Если у матери кримплен, перманент и маникюр — она плохая, негодная.
А в конце пути — непременный старомодный шушун. Русскую литературу делали мужчины. Они все были гуманисты и в душе ужасались материнской участи, хотя считали ее неизбежной, где-то даже святой и мученической, и уверяли, что всякая женщина только и устремляется к этой участи. Соображаясь с этими обстоятельствами, не ясно было, что писать маме в открытке к 8 Марта — прости меня, мама, что испортила тебе жизнь?
...По счастью, мама была молодая, смешливая, как девчонка, всегда ходила на каблуках, всегда красила ресницы и знала веселые песенки...
Немного полегче стало, когда вступили писательницы: появилось с кого делать жизнь.
Но время школьных сочинений к тому моменту уже кончилось. И уже свои первоклассники пошли в школу. Совершенно непонятно было, как мы умудрились на них решиться после всего, что мы вычитали о материнстве из книг. Должно быть, по легкомыслию. И многое мы узнали на своем опыте: что рожать не так уж и страшно, если участвуешь в процессе. И что дети, даже взрослые, — не только источник непрестанной тревоги, но и лучшие друзья.
И каким облегчением было узнать, что ты не токсичная мать, а просто плохая.
А теперь маятник качнулся в другую сторону. Из Интернета, а не из собр. соч. Толстого транслируются глянцевые идеи, что рожать легко и приятно, потому что естественно, а с младенцем в слинге нужно сразу же ехать в галерею Уффици и слушать венский филармонический оркестр. И при этом мама должна быть позитивной, ухоженной, спортивной, следить за модой, делать карьеру, иметь милое хобби, кормить всех полезной едой, развивать и занимать детей (не меньше трех), быть желанной мужу и ни на кого не рассчитывать, только на себя.
Бедные девочки. Не представляю, как они справятся. Поношенные кофточки Долли и ее морщинки были проще, честное слово.
Но девочки справятся. Я верю в вас, девочки.
И да, мама, я люблю тебя.
От редакции
Для многих женщин в XIX веке сам секс мог стать травматическим опытом. Почему молодые девушки зачастую не догадывались, что их ждет во время первой брачной ночи, объясняет специалист по семейной истории Елена Хэрмэнс: https://psy.systems/post/dvesti-let-seksa-net.
Журналистка Ольга Андреева провела литературный анализ разных типов семей. Что такое семья нуклеарная и чем она отличается от патриархальной, читайте в статье: https://psy.systems/post/formula-lyubvi.
Токсичные матери существовали во все времена. Как перестать болезненно реагировать на критику и завоевать мамино одобрение, объясняет психолог Ольга Юрковская: https://psy.systems/post/chto-delat-esli-vy-nedostatochno-xoroshi-dly-mamy.
